Август 1989 года Журнал "Смена" публикует интервью Игоря Николаева. Автор Андрей Кучеров.
Игорь Николаев - Пешком на Луну [1989]
...А «эстрадники» приговаривали: «На него падают цены...», «Игорек Николаев?.. Исчерпался. Не идут на него...», «Леонтьев, Кузьмин, Барыкин, Николаев — это уже не звезды, так — второй эшелон...», «Если бы Игорек перестал вздыхать про «люблю тебя, не гони меня», он бы не прогорал. Ему надо менять репертуар!..»
«Эстрадники» вздыхали, морщили лбы, становясь похожими на засохшие груши и... продолжали приговаривать.
Есть и другая точка зрения — я бы назвал ее стихийной — точка зрения большого зрительного зала. Я лично имел возможность ее наблюдать: В одном из концертов, когда Николаев спел свою «Народную артистку» и ушел со сцены, люди встали, чтобы он вернулся и спел еще.
Нет, отнюдь не противоречивость профессиональных и зрительских оценок обусловила мой репортерский интерес к этому человеку; профессионалы, как правило, злобны, а зрители, как правило, наивны — что ж тут может быть интересного? Но вот одна из вышеприведенных фраз меня зацепила и, откровенно говоря, послужила тем самым толчком для встречи с композитором и певцом Игорем Николаевым.
«Eму надо менять репертуар!..»
А вдруг действительно — надо? А вдруг, когда у нас в стране революция, не до лирики нам, не до любовной песенной тематики, не до поездок в Комарово? Может быть, действительно — если перестройка начинается с каждого из нас, каждый из нас должен перейти в какое-то неизведанное для себя качество, и тогда все мы будем соответствовать новым веяниям времени и ожиданиям самого общества? И жить станет трудно, но радостно? Впрочем уже забегаю вперед и начинаю своими словами пересказывать отдельные моменты нашего диалога...
-Игорь, на «ты» или на «вы»?
-А как принято в вашем органе ЦК ВЛКСМ «Смена»?
-Да-а... как повезет.
-Тогда давай не будем делать вид, что мы с тобой знакомы первый день.
-Понял. И вот о чем хочу спросить: когда в стране революция, имеет ли право песня быть не революционной? То есть я выражаю сейчас точку зрения, которую встречал довольно часто — нет ли в заведомой облегченности эстрадной песни ущербности?
-Давно хотел поговорить на эту тему. Хотя ее уже до меня, так сказать, осветили. У Есенина в «Черном человеке» — гениально и убедительно
В грозы, в бури, в житейскую стынь,
При тяжелых утратах и когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство.
Это не о тех, кто сочинял про доменные печи или прозаседавшихся заседателей. Он посвятил это тем, кто писал, по его же определению, «чахлую лирику». Одновременно существовали автор «Цемента» и автор «Бегущей по волнам». Читали и одного и другого...
— Одних читают, других перечитывают... Одних сдают на макулатуру, чтобы перечитывать других... Одних...
— Я не об этом. Всегда было разделение творческих людей на «социальных» и «лириков». И это не означает, что произведения тех или других были плохими. Мне кажется, что и в дореволюционные — как ты их назвал — годы людям хочется улыбнуться, услышать в себе светлые Ты потому и не пишешь «социальных» песен?
— Уж очень упрощенно ты толкуешь социальность. «Народ и партия едины!» — еще не социальность, хоть и выкрик. С восклицательным знаком в конце. Я считаю, что у меня тоже есть социальные песни, но только они идут от спокойного взгляда человека, находящегося вне ажиотажа и сиюминутности проблем. «Расскажите, птицы» — песня гражданская. Это мой взгляд на мир, и он не может быть иным. «Афганский ветер» — тоже не марш, не крик, не манифест. Это ситуация, по которой мне захотелось высказаться, поскольку она стала трагедией общечеловеческой. И, кстати, разве ты не обращал внимания на то, что прислушиваются обычно к негромкому, спокойному голосу? А когда человек начинает четким языком, чеканя каждое слово, отчетливо!..
— Да, наверное, ты прав. Но думаю, что это наблюдение применимо исключительно к нашей своеобразной ситуации, где привыкли орать, чтобы доказать и свою правоту, и свою неправоту. Только какое отношение все это имеет к эстраде?
— Самое прямое. В жизни, то есть в природе, взаимосвязано абсолютно все. Короче, для меня не существует проблемы ущербности лирических сочинений перед социальными. Я всегда читал и почитал тех поэтов, которые слушали прежде всего себя, не приспосабливаясь к политике. Как только поэт начинает меняться, «прислушиваясь» к социальности, он меняется и как поэт, и как личность. Пастернак не был бы Пастернаком, если бы «прислушивался». Только не изменивший себе человек способен легко и нечаянно сказать: «Я клавишей стаю кормил с руки — » И знаешь, когда человек приходит к простоте, он тем самым себе не изменяет. Мне кажется, с возрастом появляется библейский взгляд на жизнь, и тогда рождаются строки: «Жизнь прожить — не поле перейти». Простые и гениальные строки... Но я представляю, как нужно прожить жизнь, чтобы так просто записать эту истину.
... Мне, например, смешны те люди, которые вдруг начинают «переодеваться в металл». Они не становятся «металлистами». Они — конъюнктурщики с наивной верой в «переодевание», которое должно помочь.
— Конкретно, но... не очень убедительно. Не убедительно в том смысле, что переодевание, на мой взгляд, помогает и даже — очень. И в этом, увы, беда не только музыкальной, но и нашей общественно-политической жизни. Ведь переодеть можно не только одежду, но и лицо, и мысли, и слова. А спросить я хотел о другом: мне показалось, что ты недолюбливаешь наших «металлистов»? Отнюдь. И вообще очень плохо знаю отечественных представителей этого музыкального направления. Более или менее мне знакомы две команды...
— Какие?
— «Круиз». И в особенности я люблю их пластинку, которую они записали в ФРГ. Еще мне нравится группа «Парк Горького». Эти группы, на мой взгляд понимают, что они играют. А вообще-то я за песни, в которых есть мелодия. Речитативные, рапповые, маршевые, постсинеблузные проявления меня не трогают.
— Быть может, дело в том, что «легкую» музыку легче писать?
— Так легче думать, а вот писать... Но для начала согласись, что и танцевальная музыка необходима. А затем сделаем еще один вывод: эту музыку люди ждут от тех, кто может ее написать. Да, почему-то считают, что легкую музыку может написать каждый. Пусть считают. Я думаю, что на эту тему надо как можно меньше говорить. Есть прекрасная персидская поговорка: имеющий в кармане мускус не говорит об этом. Запах мускуса говорит за него... Не нужно рассуждать о песнях человеку, который их сочиняет и поет. Его дело — сочинять и петь.
— В таком случае я воспользуюсь твоим сравнением про запах и стану утверждать, что твое песенное творчество имеет очень тонкий аромат, который безумно нравиться женщинам. Я даже слышал шутку: «Если вы одиноки и хотите жениться, сходите на концерт Игоря Николаева — там всегда колоссальный выбор очаровательных дам...» Или же ты не согласен с тем, что тебя любят женщины? В смысле — любят твое творчество.
— Я не специалист по женской психологии. Но ничего не имею против того, что им нравятся мои песни.
— Но и сам ты склонен писать и петь о любви...
— Да не склоняюсь я никуда! Я просто пишу песни. Есть две темы: любовь и политика. Кто мне назовет третью?
— А чтобы писать про любовь, нужно иметь богатый жизненный опыт или богатое воображение?
— Думаю, не обязательно в порядке творческого эксперимента ложиться под поезд и потом восстанавливать свои ощущения, чтобы написать, к примеру, об Анне Карениной. Не обязательно, наверное, и летать на метле, чтобы записать самочувствие булгаковской Маргариты.
— И все-таки я не ошибусь, если посмею предположить, что твое общение с Аллой Пугачевой как-то сказалось на постижении глубин и красок женской психологии.
Не ошибешься. Для Пугачевой было очень интересно писать. Я всегда знал, что эта женщина воплотит мои замыслы так, как этого не сделает никто. И воплощение будет богаче замысла. И будет точным. И настоящим. И пульсирующим. И с нервами. И...
— Игорь, а ее уход в театр песни, это уход на тренерскую работу?
— Этот вопрос послужит темой для твоего интервью с Пугачевой.
— Будем считать, что я готовлюсь к этому интервью. И ненавязчиво пытаюсь у тебя выяснить, как ты оцениваешь ее творческую форму на сегодняшний день и, пожалуйста, спрогнозируй день завтрашний?
— Я не имею права давать оценок и выступать в качестве ясновидящего. Я не знаю ее творческих планов. Не знаю и ее творческую форму. Я просто верю в Аллу Пугачеву. Она непредсказуемый человек. Меня восхищает ее многообразие и заставляет ей завидовать. Кстати сказать, нам всем нужно почаще восхищаться тем или иным творческим человеком. Это огромный стимул для творчества. На зависти, на взгляде исподлобья ничего не произойдет. Все настоящее строится на любви. И так должно быть всегда.
— Ну, это ты хватил. Нет, я ничего не имею против такой «невинной» позиции, однако про любовь, да еще взаимную, в вашей эстрадной среде говорить как-то даже неприлично. По-моему, закон у вас один — человек человеку друг, товарищ и волк. И мечтать о какой-то взаимоподдержке, взаимопомощи, обмене творческими идеями — извини, но это блеф.
— Очень категорично. Есть исключения из этого мрачного правила. Есть люди, которые друг другу помогают. Но в целом, да, мы существуем по каким-то странным и неприятным законам, и они стали чуть ли не нормой.
Не так давно Владимир Кузьмин, Александр Барыкин, Андрей Макаревич, Давид Тухманов, Владимир Матецкий, я и другие мои именитые коллеги — все мы общались и вместе писали песни с крупнейшими американскими композиторами и поэтами, которые работают в жанре поп-музыки. Между прочим, я считаю это событие знаменательным событием года, и до смешного странно, что наши средства массовой информации обошли его вниманием. Ни ТВ, ни радио, ни журналы, ни газеты... А ведь с американской стороны были Том Келли, Билли Стайнберг — авторы шлягеров Мадонны, Уинти Хьюстон, Синди Лаупер (сама Синди Лаупер!), был Майкл Столер — автор всех шлягеров Элвиса Пресли, была знаменитая Бренда Рассел — американская звезда и композитор, наконец, Дэзмонд Чайлд — автор сорока поп-звезд, в числе которых «Бон Джови», Элис Купер, «Аэросмит», Бонни Тайлер. И наши встречи — две недели взаимного познания, влюбленности друг в друга, узнавания каких-то мелочей, секретов сочинения, самого процесса создания музыки, песни. Мы заходили в студию в 11 утра и выходили в 6 утра следующего дня. Чтобы поспать пять часов и снова собраться вместе. Американцы подарили нам уроки дружелюбия. Никакой кулуарности сочинений — я написал и никому не покажу — наоборот: я сочинил и покажу всем. Чтобы и ты, и ты, и ты что-то сказал, предложил, дополнил. Никому ничего не жалко. Важен конечный результат и сам процесс. Важен кайф от процесса. А иначе зачем работать? Господи, это было так ново и трогательно для нас! И мы говорили друг другу — ну, почему же мы такие несчастные, почему мы так воспитаны, обделены даже в этом?..
Да, очень странно, что об этой встрече объявили все ТВ компании мира, назвав ее сенсацией года. И только у нас в стране тишина.
— А что, трудно было сообщить журналистам?
— Хороший вопрос. Я бы даже сказал, это наш, советский вопрос. Во всем мире сенсацию ищут журналисты и только у нас, наверное, надо искать журналиста под сенсацию. Да и неэтично как-то, по-моему, звонить и сообщать: «Слушай, я тут буду с американской звездой Синди Лаупер общаться, ты подскочи...»
— Ты сказал, что одиночество растаскивает. Но я вдруг подумал, что все не так-то просто. И нет ли горькой истины в том, что человек творческий, самобытный, популярный попросту обречен на одиночество, и эта беда — именно беда! — неминуемая. Но и естественная. Возможно, так защищается душевное пространство? От непонимания. От зависти. От отстающих. И в то же время, спасаясь от одиночества, человек идет на преодоление, развивается и — сочиняет нечто новое.
— Соглашусь только отчасти. Наверное, есть люди, которые находят в мучении одиночеством какой-то выход для своей энергии. Но я спрошу так: а чем питаться? Чем питать силы, душу, сам творческий процесс?
— И чем же?
— Один мудрец заметил: если у человека есть тыл, он пойдет пешком даже на Луну. А тыл — это семья, дом, атмосфера в доме. Я тоже знаю людей, которые утверждают, что главное для них творчество, работа. Такие они горящие, одинокие, независимые... Вольному — воля. Но мне все это не близко. Я считаю, что жить надо правильно в самом обычном, человеческом понимании этого слова. И чем дольше я живу, тем больше простых истин открываю. И вот пример: для меня было откровением, когда я узнал, что образ жизни моих американских друзей, звезд мировой эстрады, похож на мой образ жизни. Когда мне довелось попасть в дом к Билли Джоэлу в Нью-Йорке, я поразился обстановке тихого семейного счастья, которое лучилось из каждого угла этого дома. Милая, обаятельная жена. Очаровательный ребенок... И я искренне считаю, что именно эта среда, обстановка позволяют человеку оставаться человеком в ситуациях, когда трудно удержать нравственные позиции. Чтобы не наказать себя в конце жизни пустотой, жить надо правильно, сохраняя и оберегая тот остров, который создал ты сам и твои близкие.
Неожиданный монолог. Я даже как-то внутренне... притих. Это без шуток, абсолютно серьезно... Но послушай, ведь — продолжая тему — разве в нашей стране возможен культ семьи? Разве возможно нормальное развитие семьи в тех условиях, которые предлагает наша система? Тот образ жизни, который ты исповедуешь, могут иметь лишь немногие счастливчики. Им случай, небеса, талант — не знаю, что еще — дали возможность забыть о быте. Забыть об отсутствии плюрализма на обеденном столе, говоря образно. И скажи, пожалуйста, не приводит ли семейное и материальное благополучие к благостности творческой?
— Никто никогда не даст гарантий: ни в случае богатства, ни в случае бедности. Я убежден — бедность духа и бедность материальная — очень разные вещи. Нет, я не хочу рассказывать рождественские сказки про то, что бедные люди живут всю жизнь счастливо. Бедность унижает человека. Но я о другом. Все-таки гармония в семье не зависит от количества денег. В моей семье куча бытовых, житейских проблем. Но главное, мы запомнили себя такими, какими были в 17 лет. И мы — нынешние — остались там. Там критерии счастья, и они неизменны. Понимаешь, о чем я говорю — о точке отсчета. И «там» мы были счастливы. Несмотря на жуткую неустроенность. Жена с дочкой снимали квартиру, я служил в армии, и была просто материальная катастрофа! И даже несмотря на то, что я уже слыл известным композитором: уже прозвучали «Айсберг» и «Расскажите, птицы»...
— Сюжет очень умилительный...
— Я это рассказываю не для того, чтобы кто-то повздыхал: бедный Игорь Николаев — у него было такое трудное отрочество... Просто не надо думать, будто я всю жизнь пребываю в состоянии благодати, хожу в халате с кисточками и иногда, играючи, подхожу к роялю.
— Игорь, а если совсем пристально взглянуть назад, на свой творческий путь... Какие ошибки тебе не хотелось бы повторить в будущем?
— Есть мучительная болезнь, которой не я один болен — страх, что давно уже не было новой песни, и ее нужно срочно сочинить. Мы часто не понимаем и не ценим чувства золотой передышки. Помнишь у Евтушенко:
Успокойся, в хорошие книжки заройся,
Не спеши никому ничего доказать,
А того, что тебя позабудут — не бойся,
Все немедля сказать, как себя наказать.
— Ты называешь это состояние «золотой передышкой», я называю его жестче — кризис...
— А я считаю, что кризис — одно из прекраснейших состояний творческого человека. Ты исчерпал какую-то часть своего творческого «я», что-то сломалось, что-то кончилось. Но тупиковая ситуация заставляет искать выход. Ужасно и уныло, когда все идет своим чередом, все поставлено на рельсы, все — по расписанию. Ты в срок выдаешь песню, в срок записываешь новую пластинку. По-моему, такая накатанность и есть самый глубокий творческий и человеческий кризис.
— А кто мешал тебе в творческой жизни? Подчеркиваю — кто, а не что?
— Во-первых, не думаю, что кто-то ставил перед собой цель: буду мешать Игорю Николаеву. Во-вторых, хочу вспомнить гениальные строки Фазиля Искандера. Он говорил, что судьба художника — это виноград, который всю жизнь топчут ногами, чтобы добыть вино. Творчество — вино жизни... Но надо уметь прощать, и тогда прощен ты будешь сам. Очевидно, ты и сам однажды поступил плохо или подло, и твой поступок возвращается бумерангом. Красиво говоришь. Но тем не менее повторю свой вопрос: кто мешал тебе?
— Да, каждый поступок имеет свою фамилию, имя и отчество... Я не хочу никого называть. И считаю, что эти люди не сами по себе возникали на моем пути. Так их воспитали. Они являют собой отражение ценностей, которые предлагает система, в которой они существуют. Исключительные превозмогают эту систему, большинство ей соответствует. И винить их — неправильно... Именно этим для меня объясняется практическое бессилие подавляющего большинства разоблачительных статей последнего времени. В них называют имена, фамилии и — никаких результатов в главном. Их эффективность уже тонет в их обилии. И повторяю — я всегда оставляю за собой право сомневаться в собственной правоте. Когда я, например, приношу песню на ТВ, и главный редактор программы говорит, что песня не достойна звучать в «Новогоднем огоньке», я думаю: а вдруг он прав?
— Разделяю твою иронию относительно проницательности главных редакторов. И коль речь пошла о телевидении, хочу заметить, что ситуация, когда худсовет выносит свой приговор песне — ситуация дикая для всего мира. Так ведь?
— Я неоднократно снимался за рубежом, и там, естественно, ни у кого не возникает вопроса выбора песен. Там считают: ты — артист, ты привез то, что считаешь нужным, а задача телевидения конкретная — думать, как это снять. Эта гениальная в своей простоте ситуация абсолютно чужда нашему ТВ. Мы привыкли ждать результата — как они там решат, а если что-то выберут — мы должны прыгать от счастья. По-моему, сейчас только Пугачева имеет право принести песню и сказать, что снимать она будет это, и так тому и быть. Хочу сказать и несколько слов в защиту Владимира Кузьмина. И удивиться от имени всех людей, которым нравятся его песни, почему его нет на экране. Я знаю, что у него много новых песен и он приносил их на телевидение. Человек, названный певцом и композитором года!
Ну, почему у нас певец, композитор должен самому себе быть суперагентом и все пробивать? Неужели недостаточно того, что он сочинил песню, что его любят? Ведь он заслужил своим творчеством, чтобы ему звонили и спрашивали — нет ли у вас чего-нибудь новенького? Или наше телевидение работает не от имени народа, а от своего собственного имени?
Песня — скоропортящийся продукт, она быстро стареет. Вскоре выйдет моя пластинка «Королевство кривых зеркал». Прошел год (!) после того, как она была записана. Это же не симфония, и я отдаю себе отчет, что песня пишется не на века. Так почему же?! Короче, я из таких «почему» могу составить отдельную беседу для толстого журнала. Но я прекрасно знаю, что они останутся безответными. Они повиснут в воздухе подобно лозунгам застойного времени. Поэтому изначально грустно говорить на эти темы.
— Пусть грустно, но поговорим. Лично я свято верю в упрямую силу воды, которая точит камень... Другое дело, что точить приходится лет по семьдесят — так сказать, многовато. И все же... Продолжая тему борьбы с чиновниками... Как, по-твоему, возможно ли нормальное развитие шоу-бизнеса (я в самом хорошем смысле слова) без того, чтобы дать зеленую улицу эстрадным менеджерам?
— Если, думать о том, как сделать наши концерты более эффектными и респектабельными, то без менеджеров просто невозможно. Но я не совсем даже понимаю смысла полемики. Мы очень полюбили считать себя первопроходцами — начинаем исследовать то, что давно уже исследовано и успешно развивается в других странах. К сожалению, мы до сих пор не вступили в фазу цивилизованных стран, где музыканты имеют свои агентства или своих агентов, осуществляющих их коммерческие интересы с должным профессионализмом и заинтересованностью. Если бы это у нас было, советские музыканты давно бы уже занимались своим прямым назначением — творческим совершенствованием и писанием музыки. А сейчас мы сами себе агенты. И эта деятельность отнимает огромную часть жизни. Мы же совершенно темные люди. Мы, например, не знаем, за что у нас отбирают практически все деньги, которые приходят за наши зарубежные гастроли. Мы считаем, что так и должно, так нормально. На пресс-конференции в Хельсинки, когда мне задавали вопросы творческого порядка, беседа шла легко и интересно. Но когда меня начали спрашивать о правах советских артистов, я не сказал ни слова. И не потому, что не знаю английского. Мне просто нечего было сказать. Наше положение напоминает мне жизнь народов Крайнего Севера, которые в 20-х годах за банку тушенки продавали дорогие меха и были страшно рады такому раскладу. У нас вызывает умиление и восхищение, что Майкл Джексон за год имел прибыль в 97 миллионов долларов, и в то же время большинство наших сограждан ненавидят Сергея Минаева, который — если верить «Прожектору перестройки» — получает за выход 2 тысячи рублей.
— А ты завелся.
А я найду сейчас еще один стишок. Вот... Саша Черный... Прошу обратить внимание на год написания — 1905-й или 1906-й... Дух свободы...
К перестройке вся страна стремится,
Полицейский в грязной Мойке хочет утопиться,
Не топись, охранный воин, воля улыбнется,
Полицейский, будь спокоен, старый гнет вернется...
Слова «перестройка», «дух свободы» наталкивают на грустную, но диалектическую мысль о том, что все идет по спирали, все повторяется.
— А что бы ты поменял, если действительно что-то можно было бы поменять?
Я связан со своим специфическим делом. Меня волнуют перемены в нашем «цеху». Я бы поменял само отношение к нашей профессии. Никого не убеждают слова творческих людей, что работа на сцене — тюрьма в розах. Этому никто не верит. Но если люди от снобизма и зависти перейдут к чувству уважения и любви по отношению к артистам — пользы будет больше. И она будет взаимной.
И еще я очень жду возможности выезжать на съемки, на записи в другие страны без унижающих ограничений и запретов. Я лично слышал от многих известных западных менеджеров, что ничего не изменится в отношении нашей страны до тех пор, пока они не смогут позвонить и сказать: «Завтра запись. Студия готова. Выезжай...» И вот когда я смогу «на завтра» вылететь, я буду рад предоставленной мне возможности хотя бы в этом чувствовать себя полноценным человеком. Но пока это невозможно. И снова мне хочется спросить: «Почему?» И снова я не получу правдивого ответа. Но по натуре я оптимист. И счастлив, что у моих песен есть слушатели, которые каждый раз подтверждают: не вешай носа, ты нужен... А это помогает жить. В иллюзиях.
Подробнее...